Сказка-потеха

(Виктор Васильевич Овчинников)

Объекты: деревня Красивое на территории Острогожского полка (полковой город Острогожск на донских притоках Тихая Сосна и Острогощ, ныне районный центр Воронежской обл.); Дон-река; г. Чернигов (ныне областной центр Украины); Айдар-место (с. Айдар Ровеньского р-на Белгородской обл.); с. Красное (районный центр Белгородской обл.). В полном тексте автор упоминает также связанные с местом действия с. Лесное Уколово Красненского р-на, г. Новый Оскол Белгородской обл.

– Знаешь ли, ты, Витик, кто такая пращурка? – поинтересовалась Ивановна, наливая в кружку из кувшина топлёное молоко с прыгаркой и доставая из-под рушника тарелку с блинами. Слова я этого не знал, никогда не слышал. Потому и помотал головой: мол, не знаю.

– Так вот, пращурка по-нашенски, по местному говору у Дона – это бабушка, которой нынче исполнилось бы тысячу лет, будь она не на небесах, а здесь на земле. Понятно сказала?

– Понятно, понятно, бабушка, – перестав колоть орехи и принявшись за блины с молоком, ответил я.

– Что ж, тогда слушай дальше. Звали мою пращурку Марией. В нашем роду многих так называли... Красавица она была писанная. Да не по зубам женихам местным. К своим осьмнадцати годам уже славилась знахарством. В те времена был наш народ-то русский, что сухая глина в комках, в кирпич не собрана, да в печи не обожжена. Племён сотни, а родов тысячи. Почти что как трав и цветов в лесу. Как они звались, пращурке было ведомо, а мне – нет. Наш же род и не один ему сродный людьми лесными звался, у каждого рода – имя пращура, а тех, что жили ближе к Дону в пограничье с басурманами – куколовыми родами обзывали.

Старушка остановила сказ, с трудом, опираясь на клюку, встала, и медленно направилась в хату. Минуту-другую спустя вышла, неся в левой руке холщовый мешок. Уселась на лавку. Достала из мешка два льняных выцветших рушника и мужскую серую сорочку. Положила рядом так, чтобы я мог хорошо видеть вышивку, которая покрывала почти всё пространство изделий.

– Вот, Витик, язык нашего рода. Мои прапрабабушки этот язык знали, а я только сберегаю, а читать подлинно не могу. И он, гляди, какой красивый и богатый! Вот, всмотрись, вот вона вышивка на рубахе: битва с погаными в чистом поле – коршуны побивают стаю чёрных воронов.

– Да, где ж, бабушка здесь коршуны, да и стай воронов не вижу! Тут-то всего один коршун вышит и в когтях его один ворон!

Ивановна рассмеялась, не переставая поглаживать рубаху.

– Вот я и говорю, язык пращуров не только богатый и красивый, но и глубокомудрый. Гляди: вот сколько стежков от крыльев коршуна, столько ж и было у него братьев! А теперь-то гляди, какая туча чёрная – множество стежков за вороном. То тьма ворогов поганых. Я вот скоро помру, а кто всю эту летопись распознает?

Допил я молоко с прыгаркой, поставил на лавку кружку и показал всем видом, что готов слушать сказку. Её я запомнил. И расскажу слово в слово. За одно только переживаю: позабыл многие присказки, прибаутки, да поговорки удивительной старушки...

Пращурка Марья, сороковая бабушка Марии Ивановны, жила в глухом месте, далеко от людских глаз. Таков был удел всех поколений знахарок. Они должны были, образно говоря, раствориться в лесном мире, уметь перевоплощаться в деревья, кустарники, цветы, мох и травы. Тогда они у природы обретали полную силу лекарского дела.

От отца Марья переняла знахарское мастерство и добавила к нему свет своей души и собственные чудесные открытия того, как извести и изгнать болезни. Отец её жил в другие времена, когда царил мир, и не было войн. А вот Марье выпала другая доля. К болящим от напастей, добавились раненые воины. Их болезни были другого рода, и избавлять людей от них Марья научилась сама. Лесные люди её любили, а она им помогала, чем могла.

Почти ежемесячно она приходила на селище и приносила каждый раз новый травяной сбор. Разводила костер и нагревала воду в огромных чугунах. Вокруг костра ещё до её прихода каждая большая семья рода устанавливала свой глиняный сосуд. Марья бросала в них мешочки с лекарственным сбором и наполняла горячей водой. Только она одна знала, до какого жара должна была быть нагрета вода и сколько времени мешочки должны были находиться в кувшинах. Только Марья знала заговоры, которые она нашёптывала, пока готовилось снадобье.

От этого и многого другого, нам нынче неведомого, зависела жизнь и смерть сбора в горячей воде, а значит, и превращение обычной воды в живую, лечебную. Её отвары укрепляли душу и тело родичей, предохраняли от болезней, заносимых ветрами из степей и возбуждаемых звёздной пылью с небес. Законом было употребление отваров всеми: и здоровыми, и больными. Оттого лесные люди были сильными, крепкими и стойкими, жили долго.

Когда наступало жаркое лето, только в глубине леса сохранялась прохлада. Его опушки наполнялись девичьим говором, юношескими озорными возгласами да детским смехом. Молодёжь и дети устремлялись в доступные места леса, чтобы собрать грибы и ягоды, лесные плоды и орехи, стрелою сбить дикую птицу.

Но заходить вглубь непроходимого леса, за болота, им было настрого запрещено. В лесную чащу даже самые отчаянные воины не отваживались отправляться. И не потому, что там обрывалась земля людей, а потому что там начинался мир зверей – лесных богов, управляющих светом и тьмой, бурями и ветрами, жизнью и смертью. Среди этого мира зверей-богов умел жить только один человек из рода – знахарь или знахарка.

После смерти отца такая доля выпала Марье. Когда случалась беда у родичей или они нуждались в срочной помощи знахарки, птицеловы выпускали из клети горлиц, и те быстрее ветра мчались в лес к старой деревянной хижине, которая была построена на высоких дубовых опорах прямо посреди болота. Такое необычное строение на «курьих ножках» в отличие от огромных домов-полуземлянок в селище и сельцах, придумал один из прадедов Марьи. И теперь бревенчатый сруб был полностью неподвластен водам, уровень которых в болоте поднимался поболе сажени.

Не было еще ни одного человека, который бы нашел скрытую тропу в болоте и добрался до этой загадочной обители знахарей. Только одна Марья знала дорогу к дому предков. Даже в самые холодные зимы болото не замерзало, так как вокруг били подземные ключи. Болото было таким огромным, что с окраины леса, с места, где начинались непроходимые топи, до хижины не долетала стрела даже самого искусного лучника. Если горлицы не находили Марью в хижине, они разлетались по сторонам и быстро разыскивали её в самых укромных уголках леса. И уже не покидали знахарку, пока та в их сопровождении не приходила из леса в селище на помощь к родичам.

Большая беда пришла в конце июля. Князь Мстислав собрал старшую дружину неподалеку от селища, на поле боевых игр. Уселись прямо на землю, под кронами огромных ясеней и дубов. Князь восседал на большом валуне, на высоком месте. Марья-пращурка стояла, прижавшись к старому дубу, поодаль, за спинами дружинников.

– Тьма поганых басурман приближается к нашему селищу и сельцам близких родственников. В этот раз их во много крат больше прежних стай. Никогда столько степняков не доходило до наших лесов, – нервно рассказывал воинам князь Мстислав. – Даже, если все братья с дружинами выйдут со всех селищ рода, да подойдет куколова дружина, то у брода соберём воинов едва четверть от тьмы поганых. Не устоим. Войско лесных людей, куколовых людей погубим, селища отдадим на разграбление. Стариков побьют, баб да детей в полон уведут. А потом поганым чистая дорога в северские земли к Чернигову. Потому и собрал, вас, старшую дружину, чтоб думу разрешить: биться или избегать боя.

Марья молчала. Она хорошо знала традицию: знахаря или знахарку приглашали на такие тайные советы только с одной целью – князь давал понять, что следует готовиться к страшной сече и постараться сделать всё, чтобы уберечь в случае ранений князя, его братьев и старших дружинников. Тех, кто выдюжит.

Старшая дружина недолго обсуждала слово князя и приняла решение: всем семьям укрыться в лесу. А всякий, кто может держать меч в руках, обязан сражаться под предводительством князя Мстислава. Такое решение означало одно: ценой гибели войска лесных людей и куколовой дружины нанести поганым басурманам такой урон, чтобы стаи врагов-стервятников уже не могли продвигаться вперед и повернули назад в степь. На том и порешили.

Однако ж мало кому было ведомо, какая воительница родилась и возросла в тот век на земле лесных людей. Не знала о том и сама Марья-знахарка. После того совета решила она свой дар знахарки оборотить на ратную пользу лесным людям. Больно жалко ей стало своих братьев-дружинников да куколовцев. Тем более, что она разгадала: её знахарские умения в этот раз не пригодятся.

«Дюжить, лют пришел враг!». Никого не пожалеет, ни героев битвы, ни пленённых, ни раненных, ни истекающих кровью. То ж хорошо понимал и князь Мстислав. Потому решил поберечь девицу – она лесным людям в другой раз пригодится. А пращурка – вольная птица – прямиком, да на болото. Скоро собралась да отправилась в путь-дорогу.

Три ночи и два дня летела она, будто горлица, навстречу тьме басурман поганых. Знала: соберётся злая сила у Айдар-места, чтобы по бродам перелететь через Дон-реку. И не ошиблась. На закате, будто парящая в небесах орлица, издалека увидала тьму поганых басурман. Множество костров разогревали огромные чаны, в которых варилась конина. А поодаль, в поле, огромные клыкастые прирученные волки пасли табуны лошадей. Долгий переход из степи к реке в земли лесных людей их утомил. Кони поедали сочные травы, набирались сил. Какую масть они только не имели! И гнедые, и серые, и рыжие, и вороные, и белые, и соловые, и булановые, и кау-рые... Такой красоты Марья-знахарка никогда в своей жизни не видела. И вот эту красоту она и пришла погубить, чтобы спасти своих родичей.

Идти по берегу, а потом полем было опасно. Кругом горели костры у дозоров басурман. Да Марья-знахарка помудрей их оказалась. Скинула с себя одежды, натёрлась с головы до пят медвежьим жиром, чёрным-пречёрным от добавленной в жир сажи. Стала, что ночь темна, а скользка – не ухватишь. Оборотилась русалкой, подхватила свой кожаный мешок. Проверила, не распустилась ли веревка на его горловине. И вошла в Дон-реку. «Тапереча она была как рыба-вырезуб: не поймаешь запросто, не ухватишь, сколь ни старайся!»

Против Дон-реки плыть нелегко, силушки и волюшки надо много. Больно крут берег да быстро течение. Только Марья одна и могла справиться. До крови ноги, до костей руки-то ободрала, намучилась девка храбрая, воительница отважная, душа светлая. В том месте, где главные табуны ходили по степи да чаны для питья лошадям были устроены, крут же берег! Там-то Марья и уцепилась за змея-корневище. Передохнула, осмотрелась. И только потом выползла на берег у Айдара – крутого шумного поворота реки.

Перво-наперво погубила охрану табунною. Раскидала по за берегом мелкие кусочки мяса птицы-смерти болотной, сдобренные ядом гадюк да умасленные дурман-травою. Спряталась в осоку. Замерла. Дурман-траву ветерок потянул по округе, всю стаю волков собрал.

И сто раз кукушки не прокуковали в яругах, как подохли слуги поганых. К тому времени кони-то еще не почуяли свободы от волчьего присмотра. Гуляют по степи, боками трутся, гривами ласкаются, строй табуна держат, на вожака озираются. Поплакала-поплакала Марья-знахарка: лошади будто птицы небесные жалки ей были. Да делать нечего. Красота-то басурманная погибель лесным людям несёт.

Но коней-то губить и не собиралась. Пронеслась она по степи будто ветер, разбросала сон-траву, перемешанную со сладкой пудрой корневищ болотных, и снова к Дон-реке. С берега наблюдает.

Вот дозоры проехали. Взбудоражились: волков словно ветром унесло! К Дон-реке не приближаются, оттого гору погубленных охранников не обнаруживают. Стали дозоры поганых будить, да всю округу осматривать. Да куда там! Всюду тишина и покой! Притихли. Выставили больше дозоров и сторожевых станиц, да погонщиков. Без коней-то и войско не войско…

А Марья-знахарка сидит себе в камышах, наблюдает за погаными.

Рассыпались звезды по небосводу, полная луна возгорелась. К тому времени кони и слизали языками Марьино зелье. Стали копытами стучать по земле, гул пошел по степи. В разные стороны помчались, снося всё на своём пути. Ржанье коней ужас вселило в сердца басурман. А снадобье то было непростое. Оно коня боевого от страха выучки освобождало, превращая в вольную птицу!

С рассветом поганые басурмане обнаружили, что превратились в пешее войско. А басурманин без коня теряет три силы: скорость и ловкость, силу стрелы и копья, сплочённость волчьей стаи. То ж и надо было войску князя Мстислава. Подошла рать до Айдара. Увидали поганые дружину сильную, воинов храбрых и побежали что есть мочи в степь. А войско Мстислава за ними. Почти всех изничтожили.

А Марья-то, прячась у берега, и не ждала беды. Дружинники куколова войска схватили её. К князю Мстиславу ведут, будто поганую басурманку. А она-то и впрямь всем своим образом на неё похожа – полуголая, грязная, простоволосая. Глядит князь Мстислав, своим глазам не верит: перед ним Марья-знахарка!

Учинил князь допрос, да девица во всем и созналась. Восхитились дружинники отваге и храбрости знахарки, в пояс ей поклонились. Каждый норовит перстень драгоценный, а то и браслет бесценный в награду подарить. Только Марья отмахивается, не знахарки дело злато-серебро собирать. И тогда князь Мстислав придумал ей награду по чести и совести: всем в округе лесным людям да куколову племени наказал впредь звать знахарку Марьей-воительницей, чего сроду среди воинов лесного народа не бывало.

С тех пор князь Мстислав брал знахарку в каждый поход, а на праздниках победных восседала Марья-воительница на равных со старшими дружинниками.

– Вот и сказ мой простой, – завершила своё повествование горбатенькая старушка Мария Ивановна Иванова – знахарка из деревни Красное. –Вспомню пращурку: душа поёт, её жизнь пример, а подвиг – мёд. А тот мёд – не по усам течёт. Он питает ум, будит сонмы дум. Главная-то дума о земле родной, помни подвиг пращуров, будь и сам герой!

Вскоре пришли за мною бабушки Бирючиха да Огниха. Поблагодарили Ивановну за пригляд. Блинов отведали, меня за заботу поблагодарили. Сами же в узелочке принесли гостинец – пирожки. То, что с поминок, в тот момент я не знал. И в благодарность за сказку чмокнул Ивановну в щеку.