Восточнославянская сказка (укр.)
Объекты: Огненное море; река Орда – малый левый приток Оби, впадает в Новосибирское водохранилище (Алтайский край).
Начинается сказка от Белого-Перелазка, от Суса-Бурса, от Коника-Ступака, от Петушка-Спивака, от Утицы-Плосконосицы, от Поросяты-Пучехвостого.
В некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь и имел трёх сынов как соколов: два разумных, а третий – дурень. А царь тот сильно старый был. Лёг он и заснул, и приснился ему сон, что есть за Огненным морем царица, с мизинного пальца у неё Орда-река бежит. И у неё сад – стеклом обитый, струнами обвитый, и в том саду разные яблоки есть. И если бы он той воды напился и тех яблочков поел, то он бы помолодел, другой век бы жил.
Собрали самого старшего сына, снарядили ему коня, и поехал он за водою и за яблоками. Вот едет он, едет в иное панство, в десятое царство. Едет – Огненное море запекло ему за двенадчать миль; он и вернулся назад. Приезжает домой:
– Никак, – говорит, – папенька, – не доеду!
Снарядили среднего, ещё лучше, чем того.
– Поезжай ты, сынок, – говорит царь.
Поехал и тот. Едет в иное панство, десятое царство. Запекло и тому за двенадцать миль Огненное море – и тот вернулся. Приезжает домой:
– Никак, папенька, не могу и я!
А дурень сидит в печи в пепле, и голову обмотал тряпкою. Сидит он в печи да и говорит:
– Дайте, – братья, и мне лошадку, поеду и я папеньке лекарство доставать.
– Куда тебе, дурню! Мы не такие, как ты, и то не могли достать, а то чтобы ты достал!
А отец и говорит:
– Дайте, сыны, ему ту, что брагу возит.
Сделал дурень из соломы седло, из лыка уздечку; оседлал того коня соломенным седлом и сел на него передом к конскому заду, берёт его за хвост и погоняет ладонью:
– Но, коню! Царю лекарства доставать!
Над ним стали с презрением смеяться, а ООН выехал во двор, поехал в дубраву. Конь с ним и заговорил:
– Пане мой любый, пане мой милый, как я тебя долго ждал! Пане мой любый, пане мой милый, загляни мне в правое ухо: там готова всякая одежда: расшитые золотом кафтаны, жупаны и всякая богатырская справа. Одевайся, – говорит.
Он вынул одежду, оделся, нарядился ещё лучше, чем братья были. Едет он, а конь ему и говорит:
– Пане мой любый, пане мой милый, дай мне на ранней росе попастись.
Вот он дал ему попастись – конь стал таким, какие у царя во дворе. Едет он в иное панство, десятое царство. А конь ему и говорит:
– Пане мой любый, пане мой милый, дай мне в другой росе попастись!
Он ему дал в другой ранней росе попастись – серебряная и золотая шерсть на нём стала. Приезжают к морю – море горит.
– Пане мой любый, пане мой милый, загляни мне в левое ухо!
Он заглянул.
– Ну, что там есть?
– Платочек, – говорит.
– Вынь тот платочек и махни три раза на море.
Он вынул платок, махнул три раза на море – замерзло море: на двенадцать аршин лёд сделался на море. Переехал он, махнул назад – стало опять море гореть.
Едет он, едет в ином панстве, десятом царстве – вдруг хатка стоит. Приезжает к той хатке, молитву сотворил – Святой Понедельник отворил и говорит:
– Слыхом слыхать, превеликого царевича в глаза видать. То было слышно, а теперь и в глаза видно! Зачем, добрый молодец, так далеко забрался: по воле или по неволе?
– Добрый молодец всё ходит по воле, никогда по неволе. Не спрашивай – напои, накорми, тогда меня станешь спрашивать.
Напоили его, накормили, стали его спрашивать. А царевич и говорит:
– Что ж,– говорит,– где-то есть царица-девица, у которой сад стеклом обитый, струнами обвитый, и с мизинного пальца Орда-река бежит. И в том саду у неё молодильные яблочки есть.
А Понедельник ему и говорит:
– Недалеко,– говорит.– Туда доедешь, а назад – Бог знает, вернёшься ли? Возьми моего коня лучшего, а своего покинь.
Взял он лучшего коня, своего оставил.
Едет он, едет в ином панстве, десятом царстве – снова стоит хата. Он подъезжает к хате, молитву сотворил – Святая Середа отворила:
– Слыхом слыхать, превеликого богатыря царевича в глаза видать? То было слышно, а теперь и в глаза видно! По воле или по неволе?
– Добрый молодец всё ходит по воле, никогда по неволе. Воля горше неволи. Не спрашивай – напои, накорми, тогда меня станешь спрашивать.
Напоили и накормили его, стали спрашивать, а он и говорит:
– Что ж,– говорит,– где-то есть девица-красавица, сад у неё стеклом обитый, струнами обвитый и с мизинца-пальца Орда-река бежит; а в саду молодильные яблочки есть.
– Недалеко, – говорит. – Туда доедешь, Бог знает – назад вернешься ли? Возьми моего коня лучшего, а своего оставь.
Взял он коня лучшего, своего оставил и поехал.
Едет да едет, едет да едет – иное панство, десятое царство. Вдруг стоит хатка. Подъехал он к хатке, молитву сотворил – Святая Пятница отворила ему и говорит:
– Слыхом слыхать, превеликого царевича в глаза видать? Зачем, добрый молодец, так далеко забился? По воле или по неволе?
– Добрый молодец все ходит по воле, никогда по неволе. Не спрашивай. Напои, накорми, тогда меня станешь спрашивать.
Накормили его и напоили, стали спрашивать, а он и говорит:
– Где-то есть царица-красавица, у которой сад стеклом обитый, струнами обвитый, и с мизинного пальца Орда-река бежит. И в том саду у неё молодильные яблочки растут.
– Недалеко; туда доедешь, а назад – Бог знает, вернешься ли? Оставь своего коня у меня, а моего возьми – мой лучше.
Оставил он своего коня, взял лучшего и поехал.
Приезжает туда, смотрит – сад обгороженный, да так обгорожено, что как взглянешь, то и шапка с головы слетит; тяжко и птице перелететь. Разогнал он раз коня – не перескочил; разогнал и в другой – и в другой раз не перескочил; разогнал он в третий раз – перескочил. Привязывает коня, конь ему и говорит:
– Иди, пане, только не греши. Девица-красавица легла теперь спать. Она спит по двенадцать суток, а на тринадцатые просыпается.
Входит он к ней – как вот лежит девица-красавица, что ни её описать, ни её нарисовать, только доброму казаку в сказке сказать: красива очень. Не мог он удержаться – поднял, поцеловал; подставил кубочек – набежало воды; согрешил раз. Пошел по саду походил, нарвал яблочек, сам наелся и в торбочку набрал.
Приходит в другой раз к ней – и в другой раз поцеловал; подставил кубочек – воды набежало. Пошёл он опять в садок. Походил, походил, нарвал яблок, сам наелся и в торбинку набрал.
В третий раз пришел, поцеловал, набрал воды – и вот уже ехать ему нужно. Приходит он к коню, а конь ему и говорит:
– Пане мой любый, пане мой милый! Я же тебе сказал: не греши; а теперь здесь пропадешь. Я,– говорит,– знаю бездонную яму здесь: пойдём опустимся в яму ту; если выскочим из ямы – опадут грехи твои.
Пошли к яме, заскочили туда.
– Ну, теперь,– говорит конь,– отдохнём немного.
Отдохнули немного. Разогнал он раз коня – не выскочил, разогнал он другой раз – и другой раз не выскочил; как разогнал третий раз – так и вылетел, как птица, наверх.
Приезжает к забору – разогнал коня раз, разогнал другой раз – всё на землю опускается; стиснул он его ногами в третий раз – перескочил, только немного заднею ногою зацепил. Сразу звонки как зазвонят, струны как опадут, она как спохватится:
– Ах, такой-сякой сын,– говорит; квас пил, да квасницы не закрыл! – да за ним в погоню. Он не убежит – а она не догонит, он не убежит – а она не догонит. Прибегает он к Пятнице: того коня взял, а своего оставил и побежал. Прибегает она к Пятнице:
– Эй,– говорит,– не видали ли злочинца?
– Видали,– говорит.
– Куда он побежал?
– Туда и туда.
Взяла и отправила её на другую дорогу. Бежала она, бежала, поднимается на гору, смотрит – а он не той дорогой едет. Давай она возвращаться, да опять в погоню за ним.
Он не убежит – а она не догонит, он не убежит – а она не догонит. Прибежал к Среде: того коня бросил, другого схватил и побежал. Прибежала и она к Среде:
– Эй,– говорит,– не видали ли злочинца?
– Видали, видали: поехал такой-то и такой-то дорогою!
И та правды не сказала – на другую дорогу отправила. А он прибежал к Понедельнику: схватил своего коня, а того покинул и побежал. Прибегает она к Понедельнику:
– Не видали ли,– спрашивает,– злочинца?
– Видали,– говорит: – поехал такою-то и такою-то дорогою.
Отправили её и там на другую дорогу. Погналась она за ним в погоню. Гналась, гналась – не видно. Поднялась она в гору, поглядела – а он другою дорогой едет. Стала она его догонять, а он и оглянулся назад и говорит:
– Эй, коню, мой любый, коню мой милый! Догонит нас, уже недалеко...
А конь ему и говорит:
– Пане мой милый, пане любый, посмотри мне в правое ухо!
Он посмотрел.
– Что там есть?
– Щёточка.
– Вынь щеточку и махни три раза назад.
Махнул он трижды назад – сделались камыши, сделались болота, сделались великие пущи, воды...
Пока она пробивалась через те пущи, он переехал море, махнул платком назад – море стало гореть.
Выходит он в свои степи – захотелось ему спать. Он взял, вырвал три шерстины из коня, сам лег на двенадцать суток спать, а коня пустил в степь.
А братья подстерегали его, потому что царь пообещал тому, кто добудет, половину царства. Нашли его братья сонного, нашли ту воду, забрали яблочки; старший брат и говорит:
– Убьём его!
– Э, нет! – говорит другой.– Одна нас мать породила, грешно нам будет. Я знаю бездонную яму – бросим туда; пока он долетит до дна, то он сам умрёт.
Они взяли и кинули его в бездонную яму, а сами отвезли отцу той воды и молодильных яблочек и сказали ему, что это они всё добыли. Царь напился воды, поел яблочек – и помолодел.
А он, добрый молодец, пока долетел, не убился, а только проснулся, потому что двенадцать суток уже проспал. Смотрит: возле него никого нет; и крепко ему есть захотелось. Смотрит: на дереве грифенята, а гриф куда-то улетел. Он на дерево; а птенцы ему и говорят:
– Слыхом слыхать, доброго царевича в глаза видать; то было только слышно, а вот стало и видно. Зачем ты, царевич, так далеко к нам забрался?
– Не спрашивайте,– говорит. – Сначала накормите, а тогда и спрашивайте: я так есть хочу, что здесь вас всех поем, и с перьями, и с гнездом!
– Не ешь; смотри, какая туча находит: спрячь нас. Наш батька уже двести лет живет на свете, а никогда своих детей в глаза не видал – эта туча убивала. Спаси нас, и если тебя на Русь надо вынести – наш батька все тебе сделает!
Вот он тех деток положил под гнездо, а сам сел сверху. Прошла туча – летит гриф: так летит, так летит, что аж лес гудит! Вот дети ему и говорят:
– Теперь ты сядь под гнездо, а мы наверху будем, чтобы тебя батька из шалости не съел.
Сел он под гнездом, а они посадились сверху, на гнезде, и поджидают грифа. Вот он летит и говорит:
– Фу, фу, русская кость пахнет!
– Да вы,– говорят,– по Руси летали, русской кости нанюхались, а теперь воду мутите!
– Признайтесь, дети, кто вас от этой тучи спрятал? Я сколько лет на свете живу, а всё еще не видал своих детей – вижу впервые!
– Не признаемся, а то вы съедите его.
– Нет, не съем, скажите!
– Присягните, батюшка, что не съедите – вот тогда скажем!
Он поклялся. Показали ему дети: побратались они...
– Ну, чего же ты хочешь: злата ли, серебра ли – всего тебе дам!
– Не хочу я от тебя ни злата, ни серебра – вынеси меня на Русь.
– Лучше бы,– говорит,– я тебе дал двенадцать бочонков золота, чем мне тебя нести на Русь; но ты моих детей защитил от тучи, и я тебя вынесу. Иди: чтоб мне было двенадцать бочонков мяса, двенадцать бочонков воды. Какого хочешь, такого и давай мяса: гадюк, жаб, мышей, собак.
Вот пошел он, насобирал. Не так скоро делается, как говорится: может, он месяц собирал то мясо, пока насобирал двенадцать бочонков. Пошёл к нему – он упал и распластался. Скатил он ему на одно крыло двенадцать бочонков, и на другое крыло двенадцать бочонков, сел сам сверху – гриф поднялся вверх.
Как оглянется наверху – то он ему кусок мяса и кинет, оглянется другой раз – он ему воды выдаёт бочонок, а потом и бросает вниз, чтобы ему легче было лететь. Давал он ему, давал – уже и мяса не стало. Оглянулся он один раз – тот ничего не дает, оглянулся другой – нечего дать! Вот он взял, вынул нож из кармана, отрезал кусок своей ляжки и кинул ему. После того куска и вынес гриф его на Русь.
– Ну, признайся, брат: чего ты дал мне в конце такого хорошего? А то, если не признаешься, я тебя съем!
Признался он:
– Вот,– говорит,– ляжки кусок отрезал.
Вот гриф надулся, рыгнул – вылетел тот кусок; он его приложил – так и врос, как будто никто и не резал.
Распрощались они. Гриф полетел себе своею дорогою, а тот пошёл домой. Пришел, обмотал тряпкою голову, полез в печку и сидит. А та царевна подступила к городу со своим войском, построила себе дом, а от него мост до царского дома. И уже три сына у неё есть, потому что он её три раза поцеловал.
Царевна стреляет из пушек: «Подавайте мне злочинца!» Царь снарядил своего старшего сына, как и должно быть, и посылает его. Едет он по-за мостом к тому дому; а её сыны возле дома гуляют и говорят:
– Мама, кто-то к нам едет!
– А посмотрите, – говорит,– сынки: едет мостом или по-за мостом?
– По-за мостом, – говорят.
– Это ваш старший дядька.
– Какую же ему честь отдать?
– Оббейте палкой ребра и едва живого на коня посадите и пустите его!
Как начали они его бить, как начали они его палками лупить, то едва живой да тёплый домой поехал.
Снарядил царь второго сына, еще лучше, чем тот был. Поехал и он по-за мостом. А дети и кричат:
– Мама, мама! Вон кто-то едет к нам...
– А посмотрите, детки: едет мостом или по-за мостом?
– По-за мостом,– говорят.
– То ваш, детки, средний дядька!
– Какую же ему честь отдать?
– Какую же вы ему честь отдадите? Еще лучше оббейте, чем того, чтоб только живой да тёплый остался, а потом и пустите – пусть себе едет домой.
Вот они и того чуть живого отпустили.
Стреляет она снова, и попала в ту стену, что против печи. Как выпадет кирпич – да дурня по голове! Как выскочит он из печи:
– Дайте, братья, и мне коня, поеду я её разобью, за то что она на моего отца войной пошла!
– Куда тебе, дурню? Мы и то чуть живые, а ты разве разобьёшь?
А отец и говорит:
– Отпустите его, пусть попробует.
Вот вышел он в степь, присмолил три шерстины своего коня – бежит к нему конь:
– Пане мой любый, пане мой милый, загляни ко мне в правое ухо!
Он заглянул: там лежат расшитые золотом кафтаны и вся богатырская справа. Нарядился он, сел на коня и поехал к дому царевны. Едет прямо по мосту. А дети снова увидели и кричат:
– Мама, мама, к нам еще кто-то едет!
– А посмотрите-ка,– говорит,– детки: едет мостом или по-за мостом?
– Едет мостом, весь в золоте сияет, и конь под ним богатырский!
– Да это же, детки, ваш батюшка!
– Какую ему честь отдать?
– А как знаете, воля ваша.
Детки побежали, взяли его за руки, повели к матери. Вышла она к нему навстречу, поклонилась низко, и он тоже попросил у неё прощения. Пошли они вместе с детками к царю и всё как есть ему рассказали.
А потом и богатую свадьбу сыграли. И я там был, мёд-пиво пил, по усам бежало, а в рот не попало.